Обоснование: внеклеточная ДНК плазмы крови (вкДНК) рассматривается как маркер, отражающий уровень апоптоза в организме человека в условиях стресса. Острый психоз, вызванный эндогенными (шизофрения) и экзогенными (алкогольная интоксикация) факторами, в организме человека ассоциирован с окислительным стрессом. Можно предположить, что концентрация вкДНК в плазме крови больных с острыми психозами эндогенной и экзогенной этиологии повышена. Цель работы: сравнительный анализ концентрации вкДНК в плазме крови больных параноидной шизофренией в период обострения заболевания, больных с алкогольным психозом и здоровых добровольцев. Материалы и методы: концентрация вкДНК определена в образцах плазмы крови 476 человек: группа контроля (n = 95); больные шизофренией в стадии обострения болезни (n = 334); больные c алкогольным психозом (n = 47). Результаты: концентрации вкДНК в группе больных шизофренией (медиана 931 нг/мл) в 1,8 раза выше, чем в группе больных с алкогольным психозом (медиана 504 нг/мл) и в 2,2 раза выше, чем в контроле (медиана 428 нг/мл). Для больных шизофренией с высокими показателями шкалы позитивных и негативных симптомов (PANSS) мы обнаружили наиболее высокие значения концентрации вкДНК в плазме крови в период психоза, что указывает на более выраженный системный процесс, который сопровождается повышением уровня гибели клеток. Выводы: концентрация вкДНК в плазме крови может использоваться как биохимический маркер, отражающий тяжесть состояния больного шизофренией при поступлении в стационар.

Биполярное аффективное расстройство (БАР) часто сопровождается коморбидностью с другими психическими и поведенческими расстройствами. Цель работы: оценить частоту случаев коморбидности БАР и других психических и поведенческих расстройств, а также последовательности формирования указанной мультиморбидности. Пациенты и методы: в отделении аффективных состояний НИИ психического здоровья ТНИМЦ в исследуемую группу был отобран 121 пациент с диагнозом БАР согласно диагностическим критериям МКБ-10. Выявлено преобладание женщин в обследуемой группе (n = 83; 68,6%; p < 0,01). Медиана возраста пациентов мужского пола — 36 [30; 54] лет, женского пола — 47 [34; 55] лет. Результаты: получены данные о высоком уровне коморбидности в исследуемой группе: у 46,3% пациентов БАР сочеталось с другим психическим расстройством. Выявлено, что БАР I типа реже сочетается с расстройством личности по сравнению с БАР II типа. Обнаружены гендерные различия в частоте встречаемости расстройств тревожно-фобического спектра и употребления психоактивных веществ (ПАВ) при БАР. Определены особенности хронологии сочетанного развития БАР и других психических расстройств. Выводы: в случае БАР отмечается высокая вероятность коморбидности с другими психическими расстройствами. Установлены закономерности в хронологии формирования коморбидных взаимоотношений БАР с сопутствующими психическими и поведенческими расстройствами.

Цель исследования: определение иммунных маркеров воспаления в плазме крови больных позднего возраста с биполярным аффективным расстройством (БАР) во взаимосвязи с клиническими особенностями заболевания. Пациенты и методы: исследовано 134 образца крови пациентов позднего возраста от 52 до 88 лет (66,7 ± 7,7 года) с диагнозом БАР. В плазме крови определяли воспалительные маркеры: энзиматическую активность лейкоцитарной эластазы (ЛЭ) и функциональную активность D1-протеиназного ингибитора (D1-ПИ), уровень аутоантител (аАТ) к S100b и основному белку миелина (ОБМ) и вычисляли протеазно-ингибиторный индекс (ПИИ), представляющий собой соотношение активности ЛЭ и D1-ПИ и характеризующий важнейшую составляющую воспаления — активность протеолитической системы. Для выделения иммунотипов был использован кластерный анализ. Результаты и обсуждение: у пожилых пациентов с диагнозом БАР выявлено достоверное повышение D1-ПИ и уровня аАТ к S100b, а также низкая протеолитическая активность воспаления (по ПИИ). Иммунные маркеры воспаления при разных типах аффективных эпизодов (депрессия, мания, смешанное аффективное состояние) и в терапевтической ремиссии не отличались между собой. Иммунологические показатели у пожилых больных БАР зависели от степени тяжести аффективного расстройства. Выявлена связь между тяжестью депрессии и уровнем аАТ к S100b; показано различие между манией и гипоманией по активности ЛЭ и ПИИ; при смешанных аффективных состояниях иммунологические показатели отличались от контроля только при расстройствах средней тяжести. Ремиссия с резидуальными симптомами отличалась от бессимптомной терапевтической ремиссии по активности ЛЭ и ПИИ. Выделенные два кластера (иммунотипы) различались по активности ЛЭ и ПИИ. Выводы: результаты свидетельствуют об участии воспаления в патогенезе БАР, а выделенные иммунотипы подтверждают клиническое разнообразие заболевания. Изучение патогенетической значимости воспаления и выявление различных иммунотипов направлено на обоснование новых способов терапевтического вмешательства с учетом вклада воспаления.

Актуальность данной работы обусловлена недостаточным объемом данных о связи уровня социальной адаптации как совокупности макро- и микросоциальных факторов и риска самоубийства у больных шизофренией. Цель работы: изучить связь между самооценкой социальной адаптации и суицидальным риском у больных шизофренией. Пациенты и методы: обследовано 68 пациентов с диагнозом шизофрении согласно критериям МКБ-10. Оценка суицидального риска проводилась с использованием шкалы безнадежности Бека, оценка уровня социальной адаптации — по шкале самооценки социальной адаптации. Психометрическая оценка клинического состояния осуществлялась с применением шкалы оценки позитивных и негативных синдромов (PANSS). Результаты: в группе больных шизофренией с низким уровнем самооценки социальной адаптации уровень безнадежности был статистически значимо выше, чем в группе больных с высоким уровнем самооценки социальной адаптации. В то же время по ряду объективных показателей социальной адаптации (таких как уровень образования, семейное положение, социальный статус) группы были сопоставимы. Выводы: можно предположить, что безнадежность и суицидальный риск в большей степени зависят не от непосредственного уровня социальной адаптации, а от субъективного переживания имеющегося уровня адаптации как низкого.

Обоснование: снижение преждевременной смертности от неинфекционных заболеваний путем совершенствования профилактики и лечения зависимости от психоактивных веществ (ПАВ), поддержание психического здоровья — эти задачи были определены ООН в 2015 г. для достижения устойчивого развития (пункт № 3 «Обеспечение здорового образа жизни и содействие благополучию для всех в любом возрасте» до 2030 г.). В Российской Федерации существует высокий риск развития транснациональной наркоэкспансии [1]. С целью создания государственной системы профилактики зависимости в РФ в 2014 г. был издан Приказ Минздрава России от 06.10.2014 г. № 581н о порядке проведения профилактических медицинских осмотров (ПМО) в образовательных организациях (ОО). Цель: исследование ПМО как меры предупреждения психических и поведенческих расстройств, вызванных употреблением ПАВ среди обучающихся, а также разработка предложений по оптимизации ПМО обучающихся. Материалы и методы: исследование основано на ретроспективном анализе данных формы федерального статистического наблюдения и данных информационно-аналитической справки (n = 491 280 обучающихся). Результаты: согласно результатам ПМО в Российской Федерации и в Москве за 2016–2018 гг. выявлен прирост обучающихся, участвующих в ПМО, а также установлено уменьшение числа лиц, незаконно употребляющих ПАВ. Основная доля незаконного употребления была обнаружена в средних профессиональных образовательных организациях (СПО). Это характерно как для Москвы, так и для России в целом. Выводы: немедицинское употребление психоактивных веществ является серьезной угрозой для психического здоровья молодежи. Для предупреждения употребления ПАВ рекомендуется применение краткосрочного мотивационного консультирования (КМК) при проведении ПМО обучающихся. В целях повышения эффективности химико-токсикологических исследований (ХТИ) предлагается дополнить ПМО исследованием на котинин (метаболит никотина). Признается целесообразным систематически расширять и обновлять инструменты диагностики наркотических веществ при проведении ПМО во всех видах ОО.

Коморбидное течение аффективных расстройств и алкогольной зависимости является активно обсуждаемой проблемой среди отечественных и зарубежных исследователей, обращающих в своих работах пристальное внимание на их клинический и патодинамический полиморфизм. Цель: сравнить клинико-динамические характеристики алкогольной зависимости и аффективных расстройств с учетом хронологии формирования их коморбидности в клинической выборке пациентов специализированного психиатрического стационара. Пациенты и методы: в исследование вошли 56 пациентов, получавших лечение в отделениях аффективных или аддиктивных состояний клиники НИИ психического здоровья Томского НИМЦ с коморбидным диагнозом алкогольной зависимости (F10.2 по МКБ-10) и аффективного расстройства (F31–F34.1 по МКБ-10). В исследовании использованы клинико-динамический, психометрический и статистический методы. Результаты: проведенный анализ продемонстрировал относительно более позднее формирование коморбидности аффективного расстройства и алкогольной зависимости в случае первичного появления алкоголизма, чем в случае первичного аффективного расстройства (р = 0,001, критерий Манна–Уитни), а также большую частоту дистимии в качестве вторичного расстройства настроения (р = 0,043, критерий хи-квадрат). Вторичная алкогольная зависимость, несмотря на относительно меньшую давность заболевания (р = 0,001, критерий Манна–Уитни), отличается быстрой эволюцией клинико-динамических характеристик: продолжительность алкогольного абстинентного синдрома и толерантность к алкоголю сопоставимы с первичной алкогольной зависимостью (р = 0,359, критерий Манна–Уитни, р = 0,739, критерий Манна–Уитни), и несколько более низкая продолжительность светлых промежутков (р = 0,087, критерий Манна–Уитни) и алкогольных абузусов (р = 0,034, критерий Манна–Уитни). Психометрическое исследование выраженности симптомов депрессии, тревоги и влечения к алкоголю в динамике психофармакотерапии свидетельствует об их сопоставимости как в начале лечения, так и к 28-му дню терапии (р > 0,05, критерий Манна–Уитни) независимо от этапности формирования коморбидности алкогольной зависимости и аффективных расстройств. Таким образом, алкогольная зависимость, развившаяся на фоне сформированного расстройства настроения, характеризуется прогностически неблагоприятным течением.

Обоснование: исследования психологических механизмов хронификации соматоформных расстройств и снижения качества жизни актуальны для определения мишеней психотерапевтических интервенций и выделения групп риска. Цель: выявление особенностей ипохондрических убеждений и поведения пациентов с соматоформными расстройствами и их связи с выраженностью соматических жалоб и субъективной оценкой благополучия. Пациенты и методы: обследованы 100 пациентов с соматоформными расстройствами с использованием психометрических шкал скрининга соматоформных симптомов, Торонтской шкалы алекситимии, опросника убеждений в отношении тела и здоровья, шкалы оценки поведения в болезни и краткой версии опросника качества жизни и удовлетворенности. Результаты: более высокие показатели скрининга соматоформных симптомов характерны для пациентов со склонностью к катастрофизации телесных сенсаций, дисфункции вегетативной нервной системы, мысленному сканированию тела на предмет наличия расстройств, изменениям повседневной деятельности из-за болезни. Независимо от выраженности соматоформных симптомов оценка субъективного благополучия ниже у пациентов с убежденностью в телесной слабости, с соматосенсорной амплификацией и вегетососудистыми нарушениями, со склонностью к предъявлению жалоб и изменениями повседневной деятельности из-за болезни. Выводы: результаты обсуждаются в контексте возможных психологических и поведенческих факторов хронификации соматоформных расстройств. Группой риска хронификации соматоформных расстройств выступают пациенты старшего возраста в связи с большей склонностью к катастрофизации телесных ощущений и убеждением в телесной слабости.

Цель работы: анализ отечественной и зарубежной литературы по проблеме возможностей, особенностей, преимуществ, а также ограничений телепсихиатрии/телепсихологии. Материал и метод: по ключевым словам «телепсихиатрия, телепсихология, дистанционная психиатрическая помощь» отобраны научные публикации в базах MEDLINE/PubMed, Scopus, Web of science, eLibrary, Google. Результаты: анализ литературы показал, что телепсихиатрия расширяет возможности предоставления услуг, способствует обеспечению равного доступа и высокого уровня удовлетворенности пациентов. Пандемия коронавирусной инфекции привела к неизбежному росту использования этого метода в оказании психиатрических, а также психологических услуг. Телепсихиатрия имеет как клиническое, так и неклиническое применение, например в административной, учебной и научно-исследовательской сферах. Большой объем накопленных данных свидетельствует о том, что телепсихиатрические диагностические оценки являются надежными, а клинические результаты телепсихиатрических вмешательств сопоставимы с результатами традиционного лечения среди различных групп пациентов независимо от возраста, диагноза и других показателей. Однако по многим аспектам эффективности доказательная база телепсихиатрии/телепсихологии все еще остается относительно ограниченной и зачастую осложняется методологическими проблемами, среди которых технологические сложности, негативные мнения и пессимистическое восприятие среди врачей-психиатров, ряд правовых, этических и административных барьеров. Это препятствует широкому внедрению телепсихиатрии и ее интеграции в повседневную медицину. Заключение: дальнейший прогресс в области дистанционных технологий и исследований решит многие проблемы телеспихиатрии, и ее развитие, скорее всего, будет заключаться в применении телепсихиатрии в качестве дополнения к традиционной медицине и разработке гибридных моделей, включающих как традиционные, так и телепсихиатрические формы оказания психиатрической и психологической помощи.

Обоснование: когнитивные нарушения и поздние депрессии, наряду с деменцией, относятся к наиболее распространенным психическим расстройствам в пожилом и старческом возрасте. В настоящее время все большее внимание уделяется превентивным терапевтическим подходам в лечении этих состояний и изучению лекарственных средств с мультимодальными нейропротективными и нейротрофическими свойствами, способствующими усилению так называемой эндогенной системы защиты и восстановления мозга, которая является своего рода барьером на пути начинающейся нейродегенерации. Цель: представить обзор отечественных и зарубежных современных исследований, посвященных изучению мультимодальных эффектов препарата церебролизин, обладающего нейротрофиноподобными свойствами, и результатам его применения в терапии когнитивных расстройств, не достигающих степени деменции, а также поздних депрессий. Материал и методы: по ключевым словам «поздний возраст, легкие когнитивные расстройства, депрессия, синдром мягкого когнитивного снижения (МСI), терапия, церебролизин» проводился поиск научных статей в базах данных MEDLINE, PubMed за период 2000– 2020 гг. Заключение: приведенные в обзоре данные свидетельствуют о том, что церебролизин, действуя как мультитаргетный препарат, влияет на молекулярные механизмы патогенеза додементных когнитивных расстройств и депрессий позднего возраста. Препарат обнаруживает нейротрофиноподобное действие, улучшает процессы нейропластичности и может способствовать усилению защиты и восстановления мозга при разного рода патологических воздействиях. Нейробиологические исследования и результаты пилотного проспективного исследования указывают на превентивный потенциал церебролизина в замедлении прогрессирования нейродегенеративного процесса альцгеймеровсего типа. Приведенные в обзоре данные доказывают способность церебролизина повышать эффективность современной антидепрессивной терапии (антидепрессантов второго поколения) у больных пожилого возраста, предположительно, за счет потенцирования терапевтического эффекта антидепрессантов или за счет улучшения их переносимости, что позволяет безопасно использовать в пожилом и старческом возрасте более высокие дозы антидепрессивных препаратов.

Обоснование: хотя поиск биомаркеров психических расстройств, направленный на совершенствование диагностики, индивидуализацию терапии на основании знаний о патофизиологических процессах и предотвращение развития психических заболеваний, активно происходит в отношении эндогенных психических расстройств, изучению биологических маркеров при посттравматическом стрессовом расстройстве (ПТСР) уделяется заметно меньше внимания. Цель: представить анализ современного состояния изучения генетических и биохимических биомаркеров, которые могут применяться для выделения групп риска развития и для уточнения диагностики ПТСР. Материал и метод: по ключевым словам «биомаркеры», «посттравматическое стрессовое расстройство», «патогенез» отобраны публикации 2010–2020 гг. в базе PubMed. Заключение: подходы к исследованию механизмов ПТСР активно развиваются, однако выявление специфических для него биомаркеров (биохимических, молекулярно-генетических, эпигенетических, нейровизуализационных, психофизиологических) представляет сложную задачу, что связано как с разнообразием патогенетических механизмов ПТСР, так и с частой коморбидностью с психическими (депрессия, тревога) и соматическими расстройствами, а также неспецифичностью выявляемых маркеров.

В статье анализируется происхождение термина и понятия «сенестезия» (coenaesthesis), или «общее чувство», немецкой медицинской школы. Если в Германии термин «сенестезия» употребил впервые ученик J. Reil Ch.F. Huebner (1794) в написанной на латинском диссертационной работе, а концепцию, в которой изменения общего чувства понимались как основа развития ряда психических заболеваний, разработал J. Reil (1799, 1805), то в России, также в написанной на латинском диссертации, аналогичные идеи о роли сенестезии высказал московский врач А.Ф. Солнцев (1825), на которого указывают Д.Д. Федотов и В.Г. Остроглазов. Можно предположить, что распространению концепции сенестезии из Германии в Россию содействовал шотландский врач A. Crichton (Александр Крейтон), еще в 1798 г. изложивший немецкую концепцию общего чувства в работе «Исследование о природе и происхождении психических расстройств» и проработавший впоследствии пятнадцать лет в России. В немецкоязычной психиатрии концепция сенестезии после J. Reil развивалась австрийским врачом и психиатром E. von Feuchtersleben (1845), который подчеркивал ее значение не только в ипохондрических, но и в истерических расстройствах и активно использовал термин «coenaesthesis» наравне с общим чувством; концепция общего чувства отражена и в знаменитой «Патологии и терапии психических заболеваний» W. Griesinger. В связи с последующим отделением от общего чувства температурного, мышечного, чувства давления его понятие сузилось, как и круг психических расстройств, который определялся его различными изменениями, что заметно в немецкоязычной психиатрии в концепциях R. von KraftEbing и E. Kraepelin, а H. Schuele понятием общего чувства даже не пользовался. В России концепция сенестезии А.Ф. Солнцева была надолго забыта, но во Франции во второй половине XIX в. психолог и философ Th. Ribot открывает сенестезию заново. В англосаксонской психиатрии расстройства общего чувства, или сенестезии, как особый психопатологический синдром традиционно не рассматривались (за исключением их представленности у A. Crichton).

Цель: представить обзор докладов, прозвучавших на съезде по основным проблемам клинической и биологической психиатрии. Обсуждение и заключение: представительный форум отечественных психиатров и наркологов, психотерапевтов и психологов, организаторов психиатрической помощи и ведущих ученых в области клинической и биологической психиатрии проведен совместно с региональным конгрессом Всемирной психиатрической ассоциации (ВПА). Тематическое разнообразие докладов соответствовало основной проблеме, отраженной в названии съезда. Возможность ознакомления и обсуждения достижений в научной и практической деятельности коллег и представления собственных данных составляет основу подведения итогов и обозначения перспектив охраны психического здоровья населения на современном уровне знаний и с использованием результативных технологий.